Платон. Софист 2

Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими звуками?
Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и какие нет,
музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы найдем
подобное же.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен правильно
указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не принимают, а
также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они были способны
смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли существуют разные причины
разделения?
Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради Зевса,
не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не кажется ли,
что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной
и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет] диалектического
знания?
Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет в
достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое, где
каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные друг от
друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана в одном месте
совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от
друга. Все это называется уметь различать по родам, насколько каждое может
взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь, кроме как
искренне и справедливо философствующему?
Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в подобной
области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя трудность в
отношении софиста иного рода, чем эта.
Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой области:
духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также, что
нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими [видами],
другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях беспрепятственно
взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в нашей беседе, так,
чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества их не прийти в смущение,
но избрать лишь те, которые считаются главнейшими, и прежде всего рассмотреть,
каков каждый из них, а затем, как обстоит дело с их способностью взаимодействия.
И тогда, если мы и не сможем со всей ясностью постичь бытие и небытие, то, по
крайней мере, не окажемся, насколько это допускает способ теперешнего
исследования, несостоятельными в их объяснении, если только, говоря о небытии,
что это действительно небытие, нам удастся уйти отсюда невредимыми.
Т е э т е т.Конечно, надо так сделать.
Ч у ж е з е м е ц.Самые главные роды, которые мы теперь обследуем, это - само
бытие, покой и движение.
Т е э т е т.Да, это самые главные.
Ч у ж е з е м е ц.И о двух из них мы говорим, что они друг с другом
несовместимы.
Т е э т е т.Несомненно.
Ч у ж е з е м е ц.Напротив, бытие совместимо с тем и с другим. Ведь оба они
существуют.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, всего их три.
Т е э т е т.Бесспорно.
Ч у ж е з е м е ц.Каждый из них есть иное но отношению к остальным двум и
тождественное по отношению к себе самому.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Чем же, однако, мы теперь считаем тождественное и иное? Может
быть, это какие-то два рода, отличные от тех трех, но по необходимости всегда с
ними смешивающиеся? В этом случае исследование должно вестись относительно пяти
существующих родов, а не трех, или же, сами того не замечая, мы называем
тождественным и иным что-то одно из тех [трех]?
Т е э т е т.Может быть.
Ч у ж е з е м е ц.Но движение и покой не есть, верно, ни иное, ни тождественное?

Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.То, что мы высказали бы сразу и о движении и о покое, не может
быть ни одним из них.
Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Движение тогда остановится, а покой, напротив, будет
двигаться; ведь одно из этих двух, какое бы оно ни было, вступая в область
обоих, заставит иное снова превратиться в противоположное своей собственной
природе, поскольку оно причастно противоположному.
Т е э т е т. Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ведь теперь оба они причастны и тождественному и иному.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому мы не должны говорить ни о движении, что оно
тождественное или иное, ни о покое.
Т е э т е т.Конечно, не должны.
Ч у ж е з е м е ц.Но не следует ли нам мыслить бытие и тождественное как нечто
одно?
Т е э т е т.Возможно.
Ч у ж е з е м е ц.Но если бытие и тождественное не означают ничего различного,
то, говоря о движении и покое, что оба они существуют, мы назовем, таким
образом, и то и другое, как существующее, тождественным.
Т е э т е т. Но это невозможно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, невозможно, чтобы бытие и тождественное были одним.
Т е э т е т.Похоже на это.
Ч у ж е з е м е ц.В таком случае, не допустим ли мы рядом с тремя видами
четвертый: тождественное?
Т е э т е т.Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не следует ли нам считать иное пятым [видом]? Или
должно его и бытие мыслить как два названия для одного рода?
Т е э т е т.Возможно.
Ч у ж е з е м е ц.Впрочем, думаю, ты согласишься, что из существующего одно
считается [существующим] само по себе, другое же лишь относительно другого.
Т е э т е т.Отчего же не согласиться?
Ч у ж е з е м е ц.Иное же всегда [существует лишь] по отношению к иному. Не так
ли?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Не совсем, если бытие и иное не вполне различаются. Если бы,
однако, иное было причастно обоим видам как бытие, то одно из иного было бы иным
совсем не относительно иного. Теперь же у нас попросту получилось, что то, что
есть иное, есть по необходимости иное в отношении иного.
Т е э т е т.Ты говоришь так, как это и обстоит на самом деле.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, пятой среди тех видов, которые мы выбрали, надо
считать природу иного.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И мы скажем, что эта природа проходит через все остальные
виды, ибо каждое одно есть иное по отношению к другому не в силу своей
собственной природы, но вследствие причастности идее иного.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Об этих пяти [видах], перебирая их поодиночке, мы выразились
бы так...
Т е э т е т.Как именно?
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, движение есть совсем иное, чем покой. Или как мы
скажем?
Т е э т е т. Так.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, оно - не покой.
Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Существует же оно вследствие причастности бытию?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И опять-таки движение есть иное. чем тождественное.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, оно - нетождественное.
Т е э т е т. Конечно, нет.
Ч у ж е з е м е ц.Однако оно было тождественным вследствие того, что все
причастно тождественному.
Т е э т е т.Да, и очень.
Ч у ж е з е м е ц.Надо согласиться, что движение есть и тождественное и
нетождественное, и не огорчаться. Ведь, когда мы назвали его тождественным и
нетождественным, мы выразились неодинаково: Коль скоро мы называем его
тождественным, мы говорим так из-за его причастности тождественному в отношении
к нему самому; если же, напротив, мы называем его нетождественным, то это
происходит вследствие его взаимодействия с иным, благодаря чему, отделившись от
тождественного, движение стало не этим, но иным, так что оно снова справедливо
считается нетождественным.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, если бы каким-то образом само движение приобщалось к
покою, не было бы ничего странного в том, чтобы назвать его неподвижным.
Т е э т е т.Вполне справедливо, если мы согласимся, что одни роды склонны
смешиваться, другие же нет.
Ч у ж е з е м е ц.К доказательству этого положения мы пришли еще раньше
теперешних доказательств, когда утверждали, что так оно по природе и есть.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Скажем, однако, снова: движение отлично от иного, равно как
оно есть другое по отношению к тождественному и покою?
Т е э т е т.Безусловно.
Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, согласно настоящему объяснению, оно каким-то
образом есть и иное и не иное.
Т е э т е т. Правда.
Ч у ж е з е м е ц. Что же дальше? Будем ли мы утверждать, что движение - иное по
отношению к трем [видам], а о четвертом не скажем этого, признав в то же время,
что всех видов, о которых и в пределах которых мы желаем вести исследование,
пять?
Т е э т е т.Как же? Ведь невозможно согласиться на меньшее число, чем то, что
вышло теперь.
Ч у ж е з е м е ц.Итак, мы смело должны защищать положение, что движение есть
иное по отношению к бытию?
Т е э т е т.Да, как можно смелее.
Ч у ж е з е м е ц.Не ясно ли, однако, что движение на самом деле есть и небытие,
и бытие, так как оно причастно бытию?
Т е э т е т.Весьма ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Небытие, таким образом, необходимо имеется как в движении, так
и во всех родах. Ведь распространяющаяся на все природа иного, делая все иным по
отношению к бытию, превращает это в небытие, и, следовательно, мы по праву можем
назвать все без исключения небытием и в то же время, так как оно причастно
бытию, назвать это существующим.
Т е э т е т.Похоже на то.
Ч у ж е з е м е ц.В каждом виде поэтому есть много бытия и в то же время
бесконечное количество небытия.
Т е э т е т.Кажется.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, надо сказать, что и само бытие есть иное по
отношению к прочим [видам].
Т е э т е т.Это необходимо.
Ч у ж е з е м е ц.И следовательно, во всех тех случаях, где есть другое, у нас
не будет бытия. Раз оно не есть другое, оно будет единым; тем же, другим,
бесконечным по числу, оно, напротив, не будет.
Т е э т е т.Похоже, что так.
Ч у ж е з е м е ц.Не следует огорчаться этим, раз роды по своей природе
взаимодействуют. Если же кто с этим не согласен, пусть тот опровергнет сначала
наши предыдущие рассуждения, а затем также и последующие.
Т е э т е т.Ты сказал весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим-ка вот что.
Т е э т е т.Что именно?
Ч у ж е з е м е ц.Когда мы говорим о небытии, мы разумеем, как видно, не что-то
противоположное бытию, но лишь иное.
Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Ведь если мы, например, называем что-либо небольшим, кажется
ли тебе, что этим выражением мы скорее обозначаем малое, чем равное?
Т е э т е т.А как же.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, если бы утверждалось, что отрицание означает
противоположное, мы бы с этим не согласились или согласились бы лишь настолько,
чтобы "не" и "нет" означали нечто другое по отношению к рядом стоящим словам,
либо, еще лучше, вещам, к которым относятся высказанные вслед за отрицанием
слова.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Подумаем-ка, если и тебе угодно, о следующем.
Т е э т е т.О чем же?
Ч у ж е з е м е ц. Природа иного кажется мне раздробленной на части подобно
знанию.
Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.И знание едино, но всякая часть его, относящаяся к чему-либо,
обособлена и имеет какое-нибудь присущее ей имя. Поэтому-то и говорится о многих
искусствах и знаниях.
Т е э т е т.Конечно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому и части природы иного, которая едина, испытывают то же
самое.
Т е э т е т.Может быть. Но каким, скажем мы, образом ?
Ч у ж е з е м е ц.Не противоположна ли какая-либо часть иного прекрасному?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц. Сочтем ли мы ее безымянной или имеющей какое-то имя?
Т е э т е т.Имеющей имя; ведь то, что мы каждый раз называем некрасивым, есть
иное не для чего-либо другого, а лишь для природы прекрасного.
Ч у ж е з е м е ц.Ну хорошо, скажи мне теперь следующее.
Т е э т е т.Что же?
Ч у ж е з е м е ц.Не выходит ли, что некрасивое есть нечто отделенное от
какого-то рода существующего и снова противопоставленное чему-либо из
существующего?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Оказывается, некрасивое есть противопоставление бытия бытию.
Т е э т е т. Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не принадлежит ли у нас, согласно этому рассуждению,
красивое в большей степени к существующему, некрасивое же в меньшей?
Т е э т е т. Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, надо признать, что и небольшое и самое большое
одинаково существуют.
Т е э т е т.Одинаково.
Ч у ж е з е м е ц.Не должно ли и несправедливое полагать тождественным
справедливому в том отношении, что одно из них существует нисколько не меньше
другого?
Т е э т е т.Отчего же нет?
Ч у ж е з е м е ц.Таким же образом будем говорить и о прочем, коль скоро природа
иного оказалась принадлежащей к существующему. Если же иное существует, то не в
меньшей степени нужно полагать существующими и его части.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, как кажется, противопоставление природы части иного
бытию есть, если позволено так сказать, нисколько не меньшее бытие, чем само
бытие, причем оно не обозначает противоположного бытию, но лишь указывает на
иное по отношению к нему.
Т е э т е т.Совершенно ясно.
Ч у ж е з е м е ц.Как же нам его назвать?
Т е э т е т.Очевидно, это то самое небытие, которое мы исследовали из-за
софиста.
Ч у ж е з е м е ц.Может быть, как ты сказал, оно с точки зрения бытия не
уступает ничему другому и должно смело теперь говорить, что небытие, бесспорно,
имеет свою собственную природу, и подобно тому, как большое было большим,
прекрасное - прекрасным, небольшое - небольшим и некрасивое - некрасивым, так и
небытие, будучи одним среди многих существующих видов, точно таким же образом
было и есть небытие? Или по отношению к нему, Теэтет, мы питаем еще какое-либо
сомнение?
Т е э т е т.Никакого.
Ч у ж е з е м е ц.А знаешь ли, мы ведь совсем не послушались Парменида в том,
что касалось его запрета.
Т е эт е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Стремясь в исследовании вперед, мы доказали ему больше того,
что он дозволил рассматривать.
Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.А так, ведь он где-то сказал:
Этого нет никогда и нигде, чтоб не-сущее было;
Ты от такого пути испытаний сдержи свою мысль.
Т е э т е т.Конечно, он так сказал.
Ч у ж е з е м е ц.А мы не только доказали, что есть несуществующее, но и
выяснили, к какому виду относится небытие. Ведь, указывая на существование
природы иного и на то, что она распределена по всему существующему, находящемуся
во взаимосвязи, мы отважились сказать, что каждая часть природы иного,
противопоставленная бытию, и есть действительно то самое - небытие.
Т е э т е т.И кажется мне, чужеземец, мы сказали это в высшей степени правильно.

Ч у ж е з е м е ц.Пусть же никто не говорит о нас, будто мы, представляя небытие
противоположностью бытия, осмеливаемся утверждать, что оно существует. Ведь о
том, что противоположно бытию, мы давно уже оставили мысль решить, существует ли
оно или нет, обладает ли смыслом или совсем бессмысленно. Относительно же того,
о чем мы теперь говорили, будто небытие существует, пусть нас либо кто-нибудь в
этом разубедит, доказав, что мы говорим не дело, либо, пока он не в состоянии
этого сделать, пусть говорит то же, что утверждаем и мы, а именно что роды между
собой перемешиваются и что в то время, как бытие и иное пронизывают все и друг
друга, само иное, как причастное бытию, существует благодаря этой причастности,
хотя оно и не то, чему причастно, а иное; вследствие же того, что оно есть иное
по отношению к бытию, оно - совершенно ясно - необходимо должно быть небытием. С
другой стороны, бытие, как причастное иному, будет иным для остальных родов и,
будучи иным для них всех, оно не будет ни каждым из них в отдельности, ни всеми
ими, вместе взятыми, помимо него самого, так что снова в тысячах тысяч случаев
бытие, бесспорно, не существует; и все остальное, каждое в отдельности и все в
совокупности, многими способами существует, многими же - нет.
Т е э т е т.Это верно.
Ч у ж е з е м е ц.Если, однако, кто-либо не верит этим противоречиям, то ему
надо произвести исследование самому и привести нечто лучшее, чем сказанное
теперь. Если же он, словно измыслив что-либо трудное, находит удовольствие в
том, чтобы растягивать рассуждение то в ту, то в другую сторону, то он занялся
бы делом, не стоящим большого прилежания, как подтверждает наша беседа. Ведь
изобрести это и не хитро, и не трудно, а вот то - и трудно, и в такой же мере
прекрасно.
Т е э т е т.Что именно?
Ч у ж е з е м е ц.А то, что было сказано раньше: допустив все это как возможное,
быть в состоянии следовать за тем, что говорится, отвечая на каждое возражение в
том случае, если кто-либо станет утверждать, будто иное каким-то образом есть
тождественное или тождественное есть иное в том смысле и отношении, в каких,
будет он утверждать, это каждому из них подобает. Но объявлять тождественное
каким-то образом иным, а иное - тождественным, большое малым или подобное
неподобным и находить удовольствие в том, чтобы в рассуждениях постоянно
высказывать противоречия, это не истинное опровержение, здесь чувствуется
новичок, который лишь недавно стал заниматься существующим.
Т е э т е т.Именно так.
[Возможность лжи в речах и мнениях]
Ч у ж е з е м е ц. И в самом деле, дорогой мой, пытаться отделять все от всего и
вообще-то не годится, и обычно это свойственно человеку необразованному и
нефилософу.
Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Разъединять каждое со всем остальным означает полное
уничтожение всех речей, так как речь возникает у нас в результате взаимного
переплетения идей.
Т е э т е т.Правда.
Ч у ж е з е м е ц.Обрати поэтому внимание, как была полезна для нас сейчас
борьба с такими людьми и как хорошо, что мы заставили их допустить смешение
одного с другим.
Т е э т е т.В каком отношении?
Ч у ж е з е м е ц.А в том, что речь для нас - это один из родов существующего:
лишившись ее, мы, что особенно важно, лишались бы философии. Нам теперь же надо
прийти к соглашению о том, что такое речь. Если бы она была у нас отнята или ее
бы совсем не существовало, мы ничего не могли бы высказать. А ведь мы бы
лишились ее, если бы признали, что нет никакого смешения между чем бы то ни
было.
Т е э т е т.Это справедливо. Но я не понимаю, для чего надо согласиться
относительно речи.
Ч у ж е з е м е ц.Быть может, ты скорее бы понял, следуя вот каким путем.
Т е э т е т.Каким?
Ч у ж е з е м е ц. Небытие явилось у нас как один из родов, рассеянный по всему
существующему.
Т е э т ет.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому надо теперь рассмотреть, смешивается ли оно с мнением
и речью.
Т е э т е т.Как так?
Ч у ж е з е м е ц.Если оно с ними не смешивается, все по необходимости должно
быть истинным, если же смешивается, мнение становится ложным и речь тоже, так
как мнить или высказывать несуществующее - это и есть заблуждение, возникающее в
мышлении и речах.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.А если есть заблуждение, то существует и обман.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Но если существует обман, тогда все необходимо должно быть
полно отображений, образов и призраков.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.О софисте мы сказали, что, хотя он и скрылся в этой области,
сам он, однако, полностью отрицал существование лжи: мол, о небытии никто не
мыслит и не говорит и оно никак не причастно бытию.
Т е э т е т.Да, так и было.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь же небытие оказалось причастным бытию, так что он,
пожалуй, не станет здесь спорить. Но он легко может сказать, что одни из идей
причастны небытию, другие - нет и что речь и мнение как раз относятся к
непричастным. Поэтому софист снова может спорить, что вовсе нет искусства,
творящего отображения и призраки, в области которого, как мы утверждаем, он
пребывает, раз мнение и речь не взаимодействуют с небытием. Заблуждения вовсе не
существует, раз не существует такого взаимодействия. Поэтому прежде всего
надлежит точно исследовать, что такое речь, мнение и представление, дабы, когда
они для нас станут ясными, мы увидели и их взаимодействие с небытием; видя это
последнее, мы сможем доказать, что заблуждение существует, доказавши же это, мы
свяжем с ним софиста, если, конечно, он в нем виновен, или, оставив его на
свободе, станем искать его в ином роде.
Т е э т е т.Вполне справедливо, чужеземец, было вначале сказано о софисте, что
род этот неуловим. У него, как кажется, полно прикрытий, и, когда он
какое-нибудь из них выставит, то приходится его преодолевать, прежде чем удастся
добраться до самого софиста. Едва мы теперь одолели одно прикрытие - что, мол,
небытия нет, как уже другое пущено в ход, и теперь надо доказать, что существует
заблуждение и в речах и в мнениях, а вслед за этим, быть может, возникнет еще
одно, а после еще и другое, и, кажется, никогда им не будет конца.
Ч у ж е з е м е ц.Не надо, Теэтет, терять мужества тому, кто может хоть
понемножку пробираться вперед. Кто падает духом в таких случаях, что будет он
делать в других, когда либо ни в чем не преуспеет, либо будет отброшен назад?
Такой, по словам пословицы, едва ли когда возьмет город. Теперь, мой дорогой,
когда с тем, о чем ты говоришь, покончено. нами должна быть взята самая высокая
стена; остальное будет легче и менее значительно.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
Ч у ж е з е м е ц.Прежде всего, как уже сказано возьмем-ка речь и мнение, дабы
дать себе ясный отчет: соприкасается ли с ними небытие или и то и другое
безусловно истинны и ни одно из них никогда не бывает заблуждением.
Т е э т е т.Правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Давай, как мы говорили об идеях и буквах, рассмотрим таким же
образом и слова, так как примерно таким путем раскрывается то, что мы теперь
ищем.
Т е э т е т. На что же надо обратить внимание в словах?
Ч у ж е з е м е ц.А вот на что: все ли они сочетаются друг с другом или ни одно
из них? Или некоторые склонны к этому, другие же нет?
Т е э т е т. Ясно, что одни склонны, а другие нет.
Ч у ж е з е м е ц. Быть может, ты думаешь так: те, что, будучи произнесены одно
за другим, что-то выражают, между собой сочетаются, те же, последовательность
которых ничего не обозначает, не сочетаются.
Т е э т е т.Как? Что ты сказал?
Ч у ж е з е м е ц.То, что, как я думал, ты принял и в чем со мной согласился. У
нас ведь есть двоякий род выражения бытия с помощью голоса.
Т е э т с т. Как?
Ч у ж е з е м е ц.Один называется именем, другой - глаголом.
Т е э т е т.Расскажи о каждом из них.
Ч у ж е з е м е ц.Обозначение действий мы называем глаголом.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Обозначение с помощью голоса, относящееся к тому, что
производит действие, мы называем именем.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц. Но из одних имен, последовательно произнесенных, никогда не
образуется речь, так же и из глаголов, произнесенных без имен.
Т е э т е т.Этого я не понял.
Ч у ж е з е м е ц.Очевидно, недавно согласившись со мною, ты имел в виду что-то
другое; ведь я хотел только сказать, что эти слова, высказанные в таком порядке,
не представляют собою речь.
Т е э т е т.Как?
Ч у ж е з е м е ц.Возьми, например, [глаголы] "идет", "бежит", "спит" и все
прочие слова, обозначающие действие: если бы кто-нибудь произнес их по порядку,
то этим он вовсе не составил бы речи.
Т е э т е т.Да и как он мог бы составить?
Ч у ж е з е м е ц.Таким же образом, если произносится "лев", "олень", "лошадь" и
любые другие слова, обозначающие все, что производит действие, то и из их
последовательности не возникает речь. Высказанное никак не выражает ни действия,
ни его отсутствия, ни сущности существующего, ни сущности несуществующего, пока
кто-либо не соединит глаголов с именами. Тогда все налажено, и первое же
сочетание [имени с глаголом] становится тотчас же речью - в своем роде первою и
самою маленькою из речей.
Т е э т е т. Как ты это понимаешь?
Ч у ж е з е м е ц.Когда кто-либо произносит "человек учится", то не скажешь ли
ты, что это - самая маленькая и простая речь?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Ведь в этом случае он сообщает о существующем или
происходящем, или происшедшем, или будущем и не только произносит наименования,
но и достигает, чего-то, сплетая глаголы с именами. Поэтому-то мы сказали о нем,
что он ведет речь, а не просто называет, и такому сочетанию дали имя речи.
Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Подобно тому как некоторые вещи совмещаются одна с другой,
другие же нет, так же и обозначения с помощью голоса: одни не сочетаются, другие
же, взаимно сочетаясь, образуют речь.
Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Теперь еще вот какая малость.
Т е э т е т. Какая же?
Ч у ж е з е м е ц.Речь, когда она есть, необходимо должна быть речью о чем-либо:
ведь речь ни о чем невозможна.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц. Не должна ли она иметь и какое-то качество?
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Обратим-ка теперь внимание на нас самих.
Т е э т е т. Действительно, это следует сделать.
Ч у ж е з е м е ц.Я тебе произнесу речь, соединив предмет с действием через
посредство имени и глагола; ты же скажи мне, о чем будет речь.
Т е э т е т.Так и будет, по мере возможности.
Ч у ж е з е м е ц."Теэтет сидит". Эта речь, конечно, не длинная?
Т е э т е т.Нет, напротив, в меру.
Ч у ж е з е м е ц.Твое дело теперь сказать, о ком она и к кому относится.
Т е э т е т.Очевидно, что обо мне и ко мне.
Ч у ж е з е м е ц.А как вот эта?
Т е э т е т.Какая?
Ч у ж е з е м е ц."Теэтет, с которым я теперь беседую, летит".
Т е э т е т.И относительно этой речи едва ли кто скажет иначе: она обо мне и
касается меня.
Ч у ж е з е м е ц.Мы утверждаем, что всякая речь необходимо должна быть
какого-то качества.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Какого же качества должно теперь считать каждую из этих двух?
Т е э т е т.Одну истинной, другую ложной.
Ч у ж е з е м е ц.Из них истинная высказывает о тебе существующее, как оно есть.

Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Ложная же - нечто другое, чем существующее.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Она говорит поэтому о несуществующем, как о существующем.
Т е э т е т.Похоже, что так.
Ч у ж е з е м е ц.По крайней мере, о существующем, отличном от существующего,
которое должно быть высказано о тебе. Ведь мы утверждали, что в отношении к
каждому многое существует, а многое и нет.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Вторая речь, которую я о тебе произнес, прежде всего в силу
нашего определения, что такое речь, необходимо должна быть одною из самых
коротких.
Т е э т е т.Мы ведь недавно в этом согласились.
Ч у ж е з е м е ц.Затем, речью о чем-либо.
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Если она не о тебе, то и ни о ком другом.
Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Ведь, не относясь ни к чему, она и вообще не была бы речью. Мы
доказали, что невозможно, чтобы речью была ни к чему не относящаяся речь.
Т е э т е т.Вполне справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Если, таким образом, о тебе говорится иное как тождественное,
несуществующее - как существующее, то совершенно очевидно, что подобное
сочетание, возникающее из глаголов и имен, оказывается поистине и на самом деле
ложною речью.
Т е э т е т. Весьма верно.
Ч у ж е з е м е ц.Как же теперь? Не ясно ли уже, что мышление, мнение,
представление, как истинные, так и ложные, все возникают у нас в душе?
Т е э т е т.Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.Ты это легче увидишь, если сначала узнаешь, что они такое и
чем отличаются друг от друга.
Т е э т е т.Говори, говори.
Ч у ж е з е м е ц.Не есть ли мысль и речь одно и то же, за исключением лишь
того, что происходящая внутри души беззвучная беседа ее с самой собой и
называется у нас мышлением?
Т е э т е т.Вполне так.
Ч у ж е з е м е ц.Поток же звуков, идущий из души через уста, назван речью.
Т е э т е т.Правда.
Ч у ж е з е м е ц.И мы знаем, что в речах содержится следующее...
Т е э т е т.Что же?
Ч у ж е з е м е ц.Утверждение и отрицание.
Т е э т е т.Да, знаем.
Ч у ж е з е м е ц.Если этo происходит в душе мысленно, молчаливо, то есть ли у
тебя другое какое-либо название для этого, кроме мнения?
Т е э т е т.Да каким же образом?
Ч у ж е з е м е ц.Что же, когда подобное состояние возникает у кого-либо не само
по себе, но благодаря ощущению, можно ли правильно назвать его иначе, нежели
представлением?
Т е э т е т.Нельзя.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, если речь бывает истинной и ложной и среди
этого мышление явилось нам как беседа души с самою собой, мнение же - как
завершение мышления, а то, что мы выражаем словом "представляется",как смешение
ощущения и мнения, то необходимо, чтобы и из всего этого как родственного речи
кое-что также иногда было ложным.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Замечаешь ли ты теперь, что ложное мнение и речь найдены нами
раньше, чем мы предполагали, опасаясь, как бы, исследуя все это, не приняться за
дело совершенно невыполнимое?
Т е э т е т.Замечаю.
Ч у ж е з е м е ц.Не будем же падать духом и во всем остальном. Ввиду того что
все это теперь стало нам ясным, вспомним о прежних делениях на виды.
Т е э т е т.О каких?
Ч у ж е з е м е ц.Мы различали два вида изобразительного искусства: один -
творящий образы, другой - призраки.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И мы сказали, что недоумеваем, к какому из них двух отнести
софиста.
Т е э т е т.Так это и было.
Ч у ж е з е м е ц.И пока мы так недоумевали, раз лился еще больший мрак, как
только возникло рассуждение, ставящее все под сомнение,будто нет ни образов, ни
отображений, ни призраков и потому никак, никогда и нигде не возникает ничего
ложного.
Т е э т е т.Ты говоришь верно.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь, когда обнаружилось, что существует ложная речь и
ложное мнение, освободилось место для подражаний существующему, а уж из этого
возникает искусство обмана.
Т е э т е т.Пожалуй.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, что софист принадлежит к одному из этих двух
(искусств), мы уже признали раньше.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Попробуем-ка, снова разделяя надвое находящийся перед нами
род, каждый раз держаться в пути правой части, имея в виду то, что относится к
софисту, пока мы, пройдя мимо всего общего [между ним и другими видами] и
оставив ему его собственную природу, не выставим ее напоказ прежде всего нам
самим, а потом и тем, кто от природы близок такому методу исследования.
Т е э т е т.Правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Не с того ли мы начали, что различили искусства творческое и
приобретающее?
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И не явился ли нам софист в области охоты, состязания,
торговли и некоторых других видов приобретающего искусства?
Т е э т е т.Конечно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Теперь же, когда его захватило подражательное искусство,
ясно, что сперва надо расчленить творческое искусство надвое. Ведь подражание
есть какое-то творчество; мы, однако, говорим об отображениях, а не о самих
вещах. Не так ли?
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть, следовательно, будут прежде всего две части творческого
искусства.
Т е э т е т. Какие?
Ч у ж е з е м е ц.Одна - божественная, другая - человеческая.
Т е э т е т.Я пока не понял.
Ч у ж е з е м е ц.Творческое искусство, говорили мы,если вспомнить сказанное
вначале - есть всякая способность, которая является причиной возникновения того,
чего раньше не было.
Т е э т е т.Да, мы это помним.
Ч у ж е з е м е ц.Станем ли мы утверждать относительно всех живых существ и
растений, которые произрастают на земле из семян и корней, а также относительно
неодушевленных тел, пребывающих в земле в текучем и нетекучем виде,станем ли мы
утверждать, говорю я, что все это, ранее не существовавшее, возникает затем
благодаря созидательной деятельности кого-либо иного - не бога? Или же будем
говорить, руководствуясь убеждением и словами большинства...
Т е э т е т.Какими?
Ч у ж е з е м е ц. Что все это природа порождает в силу какой-то
самопроизвольной причины , производящей без участия разума. Или, может быть, мы
признаем, что причина эта одарена разумом и божественным знанием, исходящим от
бога?
Т е э т е т.Я, быть может, по молодости часто меняю одно мнение на другое.
Однако теперь, глядя на тебя и понимая, что ты считаешь, что все это произошло
от бога, я и сам так думаю.
Ч у ж е з е м е ц.Прекрасно, Теэтет! И если бы мы полагали, что в будущем ты
окажешься в числе мыслящих иначе, то постарались бы теперь с помощью непреложно
убедительной речи заставить тебя с нами согласиться. Но так как я знаю твою
природу, знаю, что и без наших слов она сама собою обратится к тому, к чему, как
ты утверждаешь, ее ныне влечет, то я оставляю это: ведь мы напрасно потеряли бы
время. Лучше я выставлю положение, что то, что приписывают природе, творится
божественным искусством, то же, что создается людьми, человеческим и, согласно
этому положению, существует два рода творчества: один - человеческий, другой -
божественный.
Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Расчлени-ка, однако, каждый из них двух снова надвое.
Т е э т е т.Как?
Ч у ж е з е м е ц.Подобно тому как ты все творческое искусство делил в ширину,
раздели его теперь, напротив, в длину.
Т е э т е т.Пусть будет разделено.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, в целом возникают четыре части: две,
относящиеся к нам,человеческие, и две к богам - божественные.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь они снова разделены, уже иначе: одна часть в каждом
отделе собственно творческая, обе же остальные могут быть лучше всего названы
изобразительными. И в силу этого творческое искусство снова делится на две
части.
Т е э т е т.Скажи, как теперь образуется каждая из них?
Ч у ж е з е м е ц. Мы знаем, что и мы, и другие живые существа, и то, из чего
произошло все природное, - огонь, вода и им родственное - суть произведения
бога, каждое из которых им создано. Или как?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Каждое из них сопровождают отображения, а вовсе не сами вещи,
тоже произведенные божественным искусством.
Т е э т е т.Какие?
Ч у ж е з е м е ц.А [образы] во сне и все те [образы], которые днем называются
естественными призраками: тени, когда с огнем смешивается тьма, затем двойные
отображения, когда собственный свет [предмета] и чужой сливаются воедино на
блестящих и гладких предметах и порождают отображение, которое производит
ощущение, противоречащее прежней привычной видимости.
Т е э т е т.Следовательно, здесь два произведения божественного творчества: сама
вещь и образ, ее сопровождающий.
Ч у ж е з е м е ц.Но что же с нашим искусством? Не скажем ли мы, что оно с
помощью строительского мастерства воздвигает дом, а с помощью живописи нечто
другое, создаваемое подобно человеческому сну для бодрствующих?
Т е э т е т.Конечно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Так же обстоит и с остальным: соответственно двум частям
двояки и произведения нашего творчества: с одной стороны, говорим мы, имеется
сам предмет, а с другой - его изображение.
Т е э т е т. Теперь я понял значительно лучше и допускаю два вида творческого
искусства, расчлененных в свою очередь надвое: согласно одному делению, это
человеческое и божественное искусства, согласно же другому, произведения каждого
из них состоят, с одной стороны, из самих предметов, а с другой - из некоторых
подобий последних.
Ч у ж е з е м е ц.Вспомним-ка теперь, что один [вид] изобразительного искусства
должен быть творящим образы, а другой - призраки, если ложь действительно есть
ложь и представляет собой нечто принадлежащее по своей природе к существующему.
Т е э т е т.Да, так было.
Ч у ж е з е м е ц.Не явилась ли она именно таковой? И в силу этого не будем ли
мы, отбросив сомнения, считать ее теперь двух видов?
Т е э т е т.Да, будем.
Ч у ж е з е м е ц.Разделим-ка искусство, творящее призраки, снова надвое.
Т е э т е т. Как?
Ч у ж е з е м е ц.Одно - это то, которое выполняется посредством орудий, в
другом тот, кто творит призраки, сам делает себя орудием этого.
Т е э т е т. Что ты имеешь в виду?
Ч у ж е з е м е ц.Я подразумеваю, когда кто-либо своим телом старается явить
сходство с твоим обликом или своим голосом - сходство с твоим, то этот [вид]
призрачного искусства обычно называется подражанием.
Т е э т е т. Да.
Ч у ж е з е м е ц.Называя этот [вид] подражающим, выделим его. Все остальное
оставим без внимания, так как мы устали, и предоставим другому свести это
воедино и дать этому какое-то подобающее название.
Т е э т е т.Пусть одно будет выделено, а то пере дано другому.
Ч у ж е з е м е ц.Однако, Теэтет, и первое надо считать двояким. Реши, почему?
Т е э т е т. Говори ты.
Ч у ж е з е м е ц.Из лиц подражающих одни делают это, зная, чему они подражают,
другие же - не зная. А какое различие признаем мы более важным, чем различие
между знанием и незнанием?
Т е э т е т.Никакое.
Ч у ж е з е м е ц.Подражание, недавно указанное, было, таким образом,
подражанием знающих. Ведь только тот, кто знает твой облик и тебя, мог бы
подражать всему этому.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.А что же с обликом справедливости и вообще всей в целом
добродетели? Не примутся ли многие, не зная ее, но имея о ней какое-то мнение.
усердно стараться, чтобы проявилось то, что они принимают за живущую в них
добродетель, и не станут ли, насколько возможно, на деле и на словах ей
подражать?
Т е э т е т.И очень даже многие.
Ч у ж е з е м е ц.Но не потерпят ли они все неудачу в этом стремлении казаться
справедливыми, не будучи вовсе такими? Или как раз напротив?
Т е э т е т.Как раз напротив.
Ч у ж е з е м е ц.Такого подражателя - незнающего,думаю я, надо считать отличным
от того - от знающего.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Откуда же, однако, возьмет кто-либо подобающее название для
каждого из них? Ведь очевидно, что это трудно и разделение родов на виды в
старину представлялось праздным и неразумным, устаревшим занятием, так что никто
никогда и не брался делить. Поэтому и нужда в именах была не очень
настоятельной. При всем том, если выразиться более смело, мы во имя различия
подражание, соединенное с мнением, назовем основанным на мнении, подражание же,
соединенное со знанием,научным.
Т е э т е т.Пусть будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь надо воспользоваться одним из этих названий. Ведь
софист принадлежит не к знающим, а к подражающим.
Т е э т е т. Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Рассмотрим-ка подражателя, основывающегося на мнении, как
рассматривают изделие из железа, прочно ли оно или содержит в себе какую-то
трещину.
Т е э т е т.Рассмотрим.
Ч у ж е з е м е ц.А ведь у него она есть, и очень даже большая. Один из
подражателей простоват и думает, будто знает то, что мнит, а облик другого из-за
его многословия возбуждает подозрение и опасение, что он не знает того,
относительно чего принимает перед другими вид знатока.
Т е э т е т.Конечно, есть подражатели обоих родов, о которых ты упомянул.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, не сочтем ли мы одного простодушным, а другого -
лицемерным подражателем?
Т е э т е т.Это подходит.
Ч у ж е з е м е ц.Сочтем ли мы род этого последнего единым или двояким?
Т е э т е т.Смотри ты сам.
Ч у ж е з е м е ц.Смотрю, и мне представляются каких-то два рода: один, я вижу,
способен лицемерить всенародно, в длинных речах, произносимых перед толпою,
другой же в частной беседе с помощью коротких высказываний заставляет
собеседника противоречить самому себе.
Т е э т е т.Ты совершенно прав.
Ч у ж е з е м е ц.Кем же сочтем мы словообильного? Мужем ли государственным или
народным витией?
Т е э т е т.Народным витией.
Ч у ж е з е м е ц.Как же мы назовем другого? Мудрецом или софистом?
Т е э т е т.Мудрецом его невозможно назвать: ведь мы признали его незнающим.
Будучи подражателем мудреца, он, конечно, получит производное от него имя, и я
почти уже понял, что он действительно должен называться во всех отношениях
подлинным софистом.
[Итог: определение софиста]
Ч у ж е з е м е ц.Не свяжем ли мы, однако, как и раньше его имя воедино, сплетая
нить в обратном порядке - от конца к началу.
Т е э т е т.Конечно, сделаем так.
Ч у ж е з е м е ц.Этим именем обозначается основанное на мнении лицемерное
подражание искусству, запутывающему другого в противоречиях, подражание,
принадлежащее к части изобразительного искусства, творящей призраки и с помощью
речей выделяющей в творчестве не божественную, а человеческую часть
фокусничества: кто сочтет истинного софиста происходящим из этой плоти и крови,
тот, кажется, выразится вполне справедливо.
Т е э т е т.Сущая правда.